[navolnesmireniya]

Ранее

Предисловие
Часть первая. Глава первая
Часть первая. Глава вторая
Часть первая. Глава третья
Часть первая. Глава четвертая
Часть первая. Глава пятая
Часть первая. Глава шестая
Часть первая. Глава седьмая
Часть первая. Глава восьмая
Часть первая. Глава девятая
Часть первая. Глава десятая
Часть первая. Глава одиннадцатая. Начало
Часть первая. Глава одиннадцатая. Продолжение
Часть первая. Глава одиннадцатая. Окончание
Часть первая. Глава двенадцатая. Начало
Часть первая. Глава двенадцатая. Окончание

Часть первая
Пространное житие старца

Глава тринадцатая
Болезнь и блаженная кончина

Страдание и болезни. Старец во время болезни

   Как было уже сказано, подвижничество и боль были неотлучными спутниками Старца всю его жизнь. Свои подвиги он принес в добровольную жертву любви ко Христу, мучительные болезни принимал с благодарностью и славословием. Старец был испытан различными немощами. Страдание и болезни стали его почти всегдашним состоянием. Болея, он подвизался в подвигах аскезы, подвизаясь — болел. Он умел не обращать внимания на свою боль. «Ты делай свое дело, а я буду делать свое», — говорил он болезни и продолжал молиться, заниматься рукоделием или принимать людей. В то время как самому ему было больно, он утешал тех, кто тоже испытывал боль.
С самого начала своей монашеской жизни Старец страдал и мучился от бронхоэктаза много лет. Ему был поставлен неправильный диагноз и назначено неправильное лечение. Старец харкал кровью, и в конце концов ему была сделана сложная операция.
   После операции Старец простыл, и врач назначил ему сильные антибиотики, не приняв во внимание то, что больной ничего не ел. У Старца открылся язвенный колит. Ему казалось, будто с его «кишок снимали кожуру». После этого он очень болезненно реагировал на самую малейшую простуду. У него начинались боли, бурчание и вздутие в животе, понос с кровью. То же самое происходило и когда он принимал некоторые виды пищи.
   Он очень чутко реагировал на холод. Если во время Всенощных бдений двери храма были хоть чуточку открыты, то от малейшего сквозняка он начинал чихать и сильно кашлять. Часто он клал себе на лоб бумажную салфетку или маленький пластырь. Как объяснял сам Старец: «У меня были сильные головные боли, и один монах из Ставроникиты посоветовал мне подкладывать под скуфью бумажную салфетку. Он говорил, что от этого головная боль пройдет. Я и сам увидел, что этот способ действенный, потому что голова согревается и перестает болеть».
   Уже в сентябре, с первыми холодами, Старец начинал топить у себя в келье печку, сложенную из кирпичей. Эта печь давала ему тепло, однако одновременно — дымом из трубы — «выдавала» его посетителям.
Конечно, когда Старец понимал, что пришедшие испытывают действительную нужду, он — в каком бы состоянии ни находился, каким бы больным ни был — в холод ли, в дождь или в снег — поднимался с кровати и выходил во двор, чтобы впустить пришедших. Он усаживал их в натопленном архондарике, а сам принимал каждого по отдельности в церкви, где было очень холодно. Так могло продолжаться несколько часов.
   Все это состояние, каким бы трудным и болезненным оно ни было, Старец терпел, славословя Бога. Он не роптал и не просил, чтобы Бог забрал от него болезни и дал ему здоровье.
   Около пяти-шести месяцев он страдал от межпозвоночной грыжи, которую получил на Синае, пытаясь поднять тяжелый обломок гранита. Ему было очень больно. Иногда он мог стоять или ходить, только опираясь на две палочки, принимать людей в таком состоянии ему было очень трудно.
   В последние годы кишечные кровотечения стали мучить Старца все чаще и чаще. Он дошел до того, что ходил в туалет до девятнадцати раз за ночь. В его кишечнике ничего не было — из него шла только кровь. Врачи не могли с точностью назвать причину этих кровотечений, потому что ехать на обследование Старец отказывался.
   Он принимал людей, выполнял свои духовные монашеские обязанности, тщательно соблюдал свой подвижнический устав, но силы его оставляли. Его истощали кровотечения и страшная усталость. «Иногда, — говорил Старец, — мне хочется потерять сознание».
   За два года до кончины Старец вместе с другими отцами пришел в одну афонскую каливу, чтобы встретить Пасху. Шутя, он сказал старцу кельи: «Эх, батюшка, что-то произошло: или твоя келья передвинулась дальше от моей, или я состарился. Одно из двух: но вот что именно? Наверное, все же я состарился».
   Старец видел, что его силы иссякают. Болезнь принимала все более и более тяжелую форму, кровотечение становилось сильнее, его нельзя было остановить ничем. Но, несмотря ни на что, он терпел, не прибегая к медицинским обследованиям и лекарствам. Он усиленно просил у Бога только одного: помогать страдающим братьям, которые не переставая приходили к нему и просили о помощи. И разве Благий Бог мог не прийти в умиление от этих молитв и их не услышать?

«Со мной произошел один случай»

   Старец рассказывал: «Когда я находился в таком состоянии, со мной произошел один случай. Лежа на кровати, я взял в руки икону преподобного Арсения Каппадокийского, прижал ее к животу и почувствовал, как от нее изошла какая-то сила».
   Старец вновь обрел силы, стал продолжать свои подвиги и — на какое-то время — служение людям. Болезнь не ушла, ее симптомы остались прежними: кровотечение и тому подобное, — однако он чувствовал в себе силы.

На пределах крепости

   Однако надолго этих сил не хватило. Вернулось прежнее болезненное состояние, Старец чуть не падал в обморок. Иногда он даже и падал без сознания во дворе своей каливы, и когда приходил в себя, благодарил Бога за то, что его никто не видел. Однажды зимой он упал без сознания прямо в снег. Потом он говорил: «Вы нашли бы меня в снегу «яко мех па слане». Во вторую Неделю Великого поста 1993 года во время Божественной Литургии, которая совершалась в церковке его каливы, истощение Старца дошло до предела. Вдруг он начал тяжело дышать, его глаза широко открылись, какое-то время его дыхание было похоже на предсмертные хрипы. Однако от благоговения он не согласился сесть и остался стоять на ногах. Потеряв сознание, он стал падать вперед перед собой, но отцы, стоявшие рядом, успели его подхватить. Когда он пришел в себя, то — несмотря на все просьбы и побуждения отцов — сесть так и не согласился. В конце Божественной Литургии, несмотря на то что несколько раз, пока она шла, он падал в обморок и его рвало, он пытался принести отцам угощение, сделать им чай, не обращая внимания на свое критическое состояние. После угощения он никому не позволил с ним находиться. Он остался один, «яко человек без помощи» — без помощи человеческой, вверяя милости Божией свое страдающее человеческое естество.
   Он потерял много крови, его лицо стало очень бледным. Знакомые, кто чем мог, пытались ему помочь. Кто-то предлагал принести таблетки, содержащие железо, но он отнекивался и отшучивался: «У меня здесь в келье железа много, мне нужно не железо, а сталь». Так Старец отказывался от предлагаемой ему помощи.
Беспокойства он не испытывал. Он просил Бога только об одном: чтобы Он оказал ему снисхождение и во время Божественной Литургии останавливал его кровотечение, чтобы он мог причащаться. Бог услышал его молитвы, и на какое-то время так и произошло. Сам Старец лучше, чем кто бы то ни было, знал и о тяжести своей болезни, и о приближении кончины, которую он предчувствовал. Однако всем и каждому он об этом не говорил.
Всю свою жизнь он помнил и размышлял о смерти. Он сделал свою кровать похожей на гроб, в кельях, где жил, он всегда выкапывал себе могилу. Но сейчас, намеками, он стал говорить духовным чадам о смерти, приуготавливая их к предстоящему расставанию. Он говорил: «Когда разрушается дом (то есть заболевает тело) и сквозь крышу начинает течь вода, тогда хозяин этого дома (душа) уже не хочет в нем оставаться». Великую схиму своего Старца, батюшки Тихона, Старец много лет хранил как благословение и святыню. Сейчас он раздал разные части этой схимы в благословение своим духовным чадам. Он приготовил прессованные крестики и иконки и написал записку, в которой просил после его кончины раздать их в благословение людям, чтобы они помолились за упокой его души.
   Вселенский патриарх, узнав о состоянии здоровья Старца, передал ему просьбу послушаться врачей и поехать на обследование. И удивительное дело: после этого на некоторое время кровотечения прекратились! С простотой Старец спрашивал одного своего ученика: «Конечно, патриарху я должен оказать послушание, но сейчас, когда кровотечение прекратилось, разве я уже не имею права его не послушаться? Ты как думаешь?» Однако вскоре кровотечения возобновились.
   Отношение Старца к своей болезни обсуждалось и толковалось на разные лады. Некоторые «соблазнились», считая поведение Старца «самоубийством». Другие восхищались той выдержкой и отвагой, с которыми он относился к постигшему его испытанию. Многие же — главным образом больные — получили пользу и утешение, видя, что Старец тоже болен и что он относится к своей болезни с терпением.
Монахи просили Старца обратить внимание на свое здоровье, говоря ему: «Мы в тебе нуждаемся». Другие принимались учить его, говоря, что ему нужно делать, а третьи молча, в душевной скорби, смотрели на переживаемое им мучение и молились. Каждый судил и действовал в соответствии со своим помыслом и с тем духовным состоянием, в котором находился.

Последний выезд со Святой Афонской Горы. Дальнейшее развитие болезни

   Каждый год Старец праздновал память преподобного Христодула в одной находившейся по соседству келье, где жили его духовные чада — монахи. В 1993 году, как обычно, он пришел в эту келью на престольный праздник. После праздника Старец пошел в монастырь Кутлумуш поздравить игумена обители архимандрита Христодула с днем Ангела. На следующий день, 22 октября 1993 года, Старец выехал со Святой Афонской Горы — как он обычно это делал последние годы, чтобы быть в монастыре Суроти в день памяти преподобного Арсения Каппадокийского. Однако, этот выезд Старца с Афона был для него последним. На Святую Гору он уже не вернулся — даже после своей кончины.
   В Суроти Старец присутствовал на Всенощном бдении и, как обычно, остался там еще на несколько дней, чтобы принять сестер и мирян, которые нуждались в его окормлении. После этого он хотел вернуться на Афон. Но тут ко множеству его немощей добавилась еще одна: заворот кишок. Кишечник перекрылся и даже кровотечения на время прекратились. Тогда, против своей воли, он был вынужден уступить просьбам лечь на обследование в больницу.
   В дальнейшем его болезнь развивалась следующим образом: в больнице «Теагенион» врачи убедились, что у Старца запущенная стадия рака. По предположению врачей, рак начался у Старца еще шесть лет назад, но метастаз не было.
   Благоговейный врач, господин Георгий Бладзас, который делал Старцу операцию несколько лет назад, переживал, ожидая результатов обследования. Старец сказал ему: «Ты себя так не веди. Понятно: у меня рак. И я буду тебя слушаться. Все, вопрос закрыт».
   Оказывая послушание врачу, Старец стал ходить на облучение, цель которого была в том, чтобы подготовить опухоль к операции. Когда Старец приходил в отделение, где делали облучение, его окружало множество людей, которые рассказывали ему о своих муках и скорбях. Состояние Старца было более тяжелым, чем состояние этих людей, потому что тридцать раз в день ему опорожняли кишечник, что сопровождалось жуткими болями. Однако с его лица не сходила улыбка и он утешал остальных больных.
Раньше, когда ему делали операцию грыжи, Старец скрыл свое монашеское имя, а сейчас сказал, чтобы его написали и в историю болезни, и на табличке при входе в палату, где Старец принимал всех желающих его увидеть, зная, что вскоре ему предстоит уйти.
   Четвертого февраля 1994 года (н. ст.) Старцу была сделана операция. Опухоль толстой кишки была удалена, однако болезнь стремительно развивалась. Рак дал метастазы на печень и на легкие. После операции Старцу временно была установлена колостома^[114], несмотря на то что он этого не хотел. Потом сделали повторную операцию, и деятельность кишечника была восстановлена. Кроме этого, Старцу делали химиотерапию. Когда его возили на томографию, он очень страдал. Он сидел в инвалидной коляске, страдая от боли и дрожа от холода. Увидев в коридоре перед лабораторией, где делали томографию, другого больного, который тоже долго ждал очереди на обследование, Старец пропустил его вперед. Когда опять подошла его очередь, томограф сломался, и его на машине повезли на томографию в другую больницу. Там врачи увидели, что рак быстро развивается, поражая печень и легкие. Все это время Старец был благодушен, весел, не переставал смешить людей своими добрыми, прекрасными шутками — так, словно больным был не он, а кто-то другой. Он утешал и облегчал боль тех, кто оказывался рядом с ним.

Приношение людям в мученических страданиях

   И перед тем как Старец лег на обследование и операцию, и в больнице, и после нее — в монастыре Суроти, куда он вернулся — многие приходили, желая увидеть его, излить ему свою боль и попрощаться с ним. Эти посещения были источником дополнительного труда и страданий — в дополнение к тем, которые Старец испытывал в своей болезни. Но избежать этих посещений было нельзя.
   — Геронда, зачем ты оставляешь своих чад? — спросил его один человек.
   — Ну а что же! «Дние лет наших в нихже седмьдесят лет...» (Пс. 89:10), столько и хватит...
   — Геронда, почему Вы не молитесь о том, чтобы Бог исцелил Вас? Ведь мы в Вас так нуждаемся! — спросил его другой.
   — Что? Обманывать Бога? Ведь я же сам просил Его о том, чтобы Он дал мне эту болезнь...
   — Геронда, дайте мне Ваш последний совет, чтобы я его помнил, — просил один из его духовных чад.
   — Будем иметь духовное благородство. Имея его, мы пребываем в родстве со Христом.
   Старец беседовал и с сестрами во время общих собраний насельниц монастыря. Сестры, жертвуя собой, всеми силами пытались облегчить его болезнь, а он давал им наставления и последние советы.

* * *

   В больнице «Теагенион» лежал раковый больной по имени Ламброс М. родом из города Трикала. От болезни он ужасно исхудал, от него остались буквально кожа да кости. Он постоянно сидел в инвалидной коляске и не мог даже встать на ноги.
   Жене этого человека после настойчивых попыток удалось встретиться со Старцем. Старец сказал ей, что Ламброс выздоровеет, приедет в Трикалу, порадуется, увидев семью, однако вскоре опять заболеет и умрет. Состояние здоровья больного было очень тяжелым и, по логике человеческой, такое развитие болезни, о котором сказал Старец, было исключено. Однако все произошло именно так, как он сказал. Ламброс выздоровел, доставил последнее утешение своей семье, потом вновь заболел и примерно через полгода скончался.

* * *

   В четверг Светлой Седмицы 1994 года Старца посетила госпожа Эрифилия Цика из города Волоса. Приводим ее рассказ: «Летом 1993 года моя одиннадцатилетняя дочь Антония заболела странной болезнью. На кончиках пальцев и вокруг губ у нее возникли белые пятна. «Возможно, — сказали врачи, — это признак тяжелой болезни, которая может быстро развиваться». Лечение кортизоном результата не дало. Мы просто отчаялись. Когда мы приехали в Суроти, чтобы встретиться со Старцем, он нас принял — меня и трех моих дочерей. Несмотря на свои ужасные боли, он улыбался.
   Когда я рассказала ему о болезни дочери, он сжал руки девочки своими руками и, пристально глядя ей в глаза, спросил: «Что же ты, моя девочка, так сильно горюешь?» Действительно, после того как в 1991 году умер мой муж и отец моих дочерей, Антония очень сильно тосковала.
   Потом Старец сказал мне: «Эрифилия, дочка, не переживай, ничего страшного нет. И никакая это не наследственная болезнь (о наследственной болезни нам говорили врачи). У нее эти пятна оттого, что она сильно переживает».
   Вдруг он спросил меня: «А ты сама чего хочешь?» Я ответила: «Я хочу, чтобы эти пятна остались такие, как есть, и больше не распространялись».
   Тогда, перекрестив ребенка своей святой рукой, он сказал мне: «Все будет хорошо».
И действительно, болезнь больше не развивалась. Прошло уже десять лет, а мы не ходили ни к каким врачам и никак не лечились. Я попросила Старца о том, чтобы пятна у дочери остались такие, как есть, а не исчезли, для того чтобы сама девочка, а также наша семья всю жизнь помнили о Благодати Старца, о его щедром благословении».

* * *

   За месяц до кончины Старца его посетил архимандрит Пантелеймон — ныне высокопреосвященнейший митрополит Ксанфийский. Он пишет: «Мы взяли к Старцу двух малышей. По дороге они нарвали диких цветов и, как только мы вошли в келью Старца, с радостью и непосредственностью вручили ему, положив букет на подушку. «Видишь, — сказал Старец, — дети знают, что делают». Я хотел уверить Старца в том, что он нужен нам живым, что мы нуждаемся в нем и о нем молимся. В ответ Старец сказал, что сам он молится о другом. Радостным, как и всегда, тоном Старец добавил: «Но теперь я и не знаю, чьи молитвы услышит Бог — мои или твои». Потом он спросил меня, принес ли я письма, чтобы передать их кому-нибудь на Небе. Он сказал, что мне предоставляется удобный случай послать письма на Небо с ним — не тратя денег на марки. Он был расположен передавать радость другим, и это неослабевающее расположение отчетливо виднелось на его ласковом, кротком лице».

* * *

   Отец Тимофей (Цотрас), игумен монастыря святого Иоанна Русского, расположенного на Кассандре, прислал следующее свидетельство: «Вместе с ныне почившим митрополитом Кассандрийским Синесием и отцом Агафангелом мы приехали в Суроти, чтобы увидеть Старца Паисия.
   Зайдя в храм и приложившись к мощам преподобного Арсения, мы прошли в маленькую гостиную. Увидев нас, Старец вышел навстречу. В изумлении мы увидели, как окруженный сверхъестественным светом он, не касаясь ступенек, идет к нам по воздуху!
   Нам принесли угощение, потом Старец ненадолго остался с владыкой вдвоем, после чего мы направились к выходу. Когда мы прошли около тридцати метров, владыка сказал нам и игуменье: «Видите, святость скрыть нельзя. Он летел по воздуху и весь сиял». — «Он идет за нами!» — шепотом воскликнул отец Агафангел. Оказалось, что тяжело больной Старец шел следом, желая оказать честь епископу.
Владыка повернулся, увидел Старца и, улыбнувшись, попросил его вернуться и лечь в кровать, чтобы поберечь свои силы».

Блаженная и незаметная кончина

   Все это время Старец смиренно подчинялся указаниям медиков. Но однажды он позвал врача и сказал ему:
— На этом мы лечение прекратим.
— Почему, Геронда?
— Сейчас слушаться меня будешь ты. Скажи им, чтобы они остановились. А то я не могу ничего делать. Вчера я захотел помолиться на коленях и не смог. Я не могу никого видеть. Моя миссия закончена. Это все. На этом вы меня оставите.
   После этого он спросил:
— Я смогу пить немного воды или арбузного сока? Больше мне ничего не нужно. И я тебя попрошу: приди ко мне еще один раз — а после этого уже не приходи.
   «В последний раз я его видел, — рассказывает лечащий врач Старца господин Георгий Бладзас, — за семь дней до его кончины. Я, видимо, выглядел расстроенным. Меня тогда мучил вопрос: делаем ли мы, врачи, по отношению к больным все как надо, Старец сказал мне:
— Послушай, Георгий. Все было сделано наилучшим образом. Ты достоин своей мзды. Не горюй. Я хочу, чтобы ты знал о том, что если я тебе понадоблюсь, то буду рядом с тобой.
— Геронда, Ваша печень сильно увеличилась в объеме, и она у Вас болит, — сказал я ему, — потому что рак дал на нее жуткие метастазы.
   Старец улыбнулся:
— Ну, печень — это предмет моей гордости. Она меня довела до семидесяти лет, и сейчас она же, так быстро, как только может, отсылает меня туда, куда мне надо уйти. Так что насчет этого не расстраивайся, все у меня прекрасно».
   Старцу было уже трудно дышать. Рядом с его кроватью стоял баллон с кислородом, который использовался, когда ему становилось невыносимо. Делать себе обезболивающие уколы Старец не давал. Он не хотел совсем не чувствовать боли. Единственным лекарством, которое он принимал, был кортизон — он пил его для того, чтобы до последнего дыхания быть в состоянии самому ухаживать за собой.
   Старец желал возвратиться на Святую Гору Афон. Он хотел почить и быть безвестно погребенным там — в Саду Пресвятой Богородицы, на своей духовной Родине. Старец даже просил одного из своих духовных чад подготовить место, где он мог бы дожить свои последние недолгие дни. Он понимал, что жить в таком состоянии в «Панагуде» один он бы уже не смог. В среду Старец стал готовиться к отъезду, который был запланирован на понедельник. Но внезапно его состояние резко ухудшилось. Губернатор Святой Афонской Горы предложил перевезти Старца на вертолете, но врач официально заявил, что по дороге Старец может умереть. Конечно, такие виды транспорта, как вертолет, не нравились и самому Старцу.
   Когда ему стало чуть лучше, он вновь запланировал отъезд на Афон, но этому помешало ухудшение его состояния. За трудностями и препятствиями скрывалась воля Божия. То есть Богу было угодно, чтобы Старец Паисий был погребен в миру, Он знал, что подобно тому как люди нуждались в Старце, когда он был жив, они будут нуждаться в нем и после его кончины.
   Поэтому Старец решил остаться и быть погребенным в монастыре Суроти, рядом со своим Святым — преподобным Арсением Каппадокийским. Вероятнее всего, он принял окончательное решение, руководствуясь ясным, полученным от Бога извещением.
   Старец попросил привезти ему с Афона облачения великой схимы и куколь. Он указал место своей могилы и дал указание о том, как должно пройти его погребение.
   Последние несколько дней, когда проведать Старца заехали два знакомых епископа, он попросил их прочитать над ним разрешительную молитву. Причащался он регулярно. С трудом и страданиями, но самостоятельно приходил в церковь. Когда сестры предлагали ему, чтобы священник причащал его в келье, он отказывался, говоря:
— Не Христос должен идти ко мне, а я к Нему.
   Боли становились все сильнее и сильнее. Настал момент, когда они имели одинаковую силу и цену с теми страданиями, которые претерпевали святые Мученики.
— Геронда, Вам больно? — спросил один святогорский монах, видя Старца спокойным и мирным.
— Я привык к боли, — ответил он.
   И действительно, за свою жизнь он сроднился с болью. Он не впадал в панику, не роптал, но терпел и славословил Бога. Находясь в этом состоянии, он размышлял о страданиях святых Мучеников, погружаясь умом в пережитые ими мучения. Он говорил: «Болезни принесли мне такую пользу, какую не принесла мне вся подвижническая монашеская жизнь».
   Время от времени Старец пел церковные песнопения, желая рассеять боль, которую было трудно терпеть, и «восполнить» пением те невольные стоны, которые у него вырывались.
   В день памяти святой великомученицы Евфимии 11 июля (н. ст.), в понедельник, Старец причастился последний раз в жизни. Он причастился в келье, стоя на коленях на кровати, потому что пойти в церковь уже не мог.
   Он прекратил принимать людей. Зная о приближающейся кончине, он не желал, чтобы даже сестры входили в его келью. Когда ему что-то было нужно, он стучал в стену и звал ухаживающую за ним сестру. Он хотел быть один, неотвлеченно молиться и более тщательно подготовиться к своему исходу. В естественных человеческих нуждах он до конца обслуживал себя сам. Его страдания были невообразимы, однако он был радостен и мирен.
   Его последняя ночь была мученической. В боли он призывал Пресвятую Богородицу. «Сладкая моя Панагия», — говорил он. Потом потерял сознание и около двух часов был без чувств. Придя в себя, он угасающим голосом произнес: «Мученичество, настоящее мученичество». После этого он мирно испустил дух. Был вторник, 12 июля 1994 года (н. ст.) одиннадцать часов утра. По старому календарю — 29 июня, память святых первоверховных апостолов Петра и Павла.
   Старец был погребен за алтарем храма преподобного Арсения Каппадокийского. О его кончине и погребении никто не узнал. Такова была его воля. Он хотел, чтобы его похоронили тихо и незаметно.
Через три дня, когда о его кончине стало известно, началось невообразимое. Толпы людей со всей Греции приезжали поклониться его могиле. Любовь и благоговение к Старцу были неподдельны. Одни призывали его как Святого, другие от благоговения брали землю с его могилы. Люди, имевшие что-то из личных вещей Старца, считали это великим благословением.
   «Панагуда» — келья Старца на Святой Горе — подверглась «благочестивому разграблению». Паломники подлезали под сеткой забора и карабкались на балкон, желая иметь благословение от Старца, люди расхватывали все, что попадалось под руку: кружки, ножи, деревяшки, пыльные коврики, веревки, бумаги и даже пеньки, которые он использовал вместо стульев. К таким действиям никто никого не призывал и не подталкивал — это было стихийное выражение любви.
   Многие — особенно те, кто был Старцем облагодетельствован, — задыхались от плача и слез. Люди почувствовали, что Старца с ними не стало, ощутили себя сиротами. Но впоследствии им воссияла утешительная надежда — они поняли, что теперь Старец находится вблизи Святой Троицы, где предстательствует о всех.
   На мраморной плите, которую положили на незатейливую могилу Старца, были выбиты стихи, написанные им самим:

Здесь жизни прервалось земной
Последнее дыханье.
И Бога молит Ангел мой
Души во оправданье.
А рядом мой Святой одет
В небесные одежды,
Душе вымаливает Свет
Спасительной надежды,
Где Светлая Мария —
Святая Панагия.^[115]

114. Вывод устья толстой кишки на отверстие на животе.
115. В свободном переводе на русский язык.